Адам Бодор
Птицы Верховины
Адам Бодор
Адам Бодор* родился 22 февраля 1936 года в Коложваре (сегодня Клуж-Напока) в обеспеченной религиозной семье (отец служил в банке). Родной город писателя практически все время своего существования играл роль водораздела между Румынией и Венгрией. Венгерское население города становилось то основным, то национальным меньшинством, в зависимости от политической ситуации — и все это в пределах жизни одного поколения. Так, в 1918 году город перешел от Венгрии к Румынии, в 1940-х годах — снова к Венгрии, а в 1945 — снова к Румынии. Кроме того, в городе жили немцы и небольшой процент словаков. Эта культурная многогранность, происходящий от нее хаос и многоязычие позже отразится в произведениях Бодора. Затерянная местность в Закарпатье, точка столкновения множества культур -постоянный хронотоп его романов.
* Краткая биография Адама Бодора цит. по Сочивко Е. Адам Бодор / Венгрия за границами
Венгрии. — М., Центр книги Рудомино, 2015, с. 15−18.
Венгрии. — М., Центр книги Рудомино, 2015, с. 15−18.
Во время войны судьба города была трагической: в 1944 году он был занят немцами и еврейское население было собрано в гетто и депортировано в концентрационные лагеря. Именно здесь прозвучала знаменитая проповедь Арона Мартона с требованием воспрепятствовать депортации евреев. Характерная для венгерских и румынских территорий история: после победы над немцами противника фашизма, Арона Мартона преследовали уже советские власти — за религиозность. По той же причине попадает в тюрьму и отец Адама Бодора (его освободили только в 1956 году), а затем за антисоветcкую пропаганду — и сам Адам Бодор (ему тогда было семнадцать лет). Выпустили его только в 1954 году. На венгерском об этом периоде жизни Бодора можно прочесть в его книге «Запах тюрьмы», опубликованной в 2001 году. Диктатура, ее формы, возможность жизни в мире полностью подчиненном иррациональной власти становятся основным мотивом и главной темой произведений Адама Бодора.
Самый известный роман писателя — «Зона Синистра» (1992)* - часть трилогии: в 1999 году вышел роман «Визит епископа», а в 2011-ом — «Птицы Верховины» (обе книги пока не переведены на русский язык). Трилогия повествует о жизни закрытой местности в Закарпатье, где под властью суровой диктатуры живут румыны, венгры, немцы и украинцы (хотя национальность героев автор никогда не указывает, можно только догадываться о ней по именам). При этом мир Зоны Синистра и провинции Добрин наполнен чудесными и фантастическими событиями: у кого-то светятся глаза в темноте, кто-то воскресает из мертвых, кто-то видит единорогов — и все это воспринимается жителями, как совершенно будничные, не удивительные и даже не слишком интересные события.
* В России роман был опубликован в 2004 г. в переводе Юрия Гусева.
Птицы Верховины
«Птицы Верховины» — это сборник рассказов про полумагический-полукафкианский мир (как если бы Борхеса скрестили с Кафкой и добавили «щепотку» балканского безумия. Рассказы в сборнике связаны между собой, но не линейным повествованием, а общим пространством и некоторыми героями. Верховина — некое пространство в условной Трансильвании, куда иногда ходят поезда (расписание «стерто»). Бодор, как правило, не указывает точные географические координаты в своих книгах, и действие происходит в «неназванном тоталитарном обществе», для которого характерны иррациональность и абсурд. Помимо вымышленной деревни Яблонска Поляна, упоминается только одно реальное географическое название (Черновиц, ныне Черновцы на Западе Украины, место рождения Пауля Целана), хотя есть намеки на другие узнаваемые места Украины, Буковины и Трансильвании. Рассказы посвящены разным жителям и событиям: сын Анатоля Коркодуша Адам ждет на пустынной станции босоного Даниэля Ванделуку. Коркодуша почему-то арестовывают, из Верховины почему-то пропадают птицы, кулинарная книга Йеронима Моха таит в себе неразгаданные загадки. Так что, на первый взгляд, это не что иное, как место умирания, без всякой надежды на спасение, недоступное для внимания так называемого цивилизованного мира. Яблонска поляна просто исчезает на глазах — подзаголовок книги: «вариации на тему конца света». «Птицы Верховины» — это не линейное повествование, но в нем есть некое движение вперед. Повествование представлено с разных сторон в 13 главах, каждая из которых связана с конкретным персонажем и демонстрирует происходящее с его или ее точки зрения. Условно «балканские» имена отражают этнографическую пестроту этих мест: Эдмунд Почорилес, владелец гостиницы, бригадир Анатоль Коркодуш, Клара Бурсен, Ника Караника, швея Аливанка, и мадам Айседора. По мере развития сюжетной линии новые детали заставляют читателя по-новому задуматься и подвергнуть сомнению то, что он только что прочитал. Каждая последующая «глава» (история) как бы опровергает предыдущую, то есть, пересказать сюжет довольно сложно:) В любом случае — как и остальные книги Бодора — это рассказ и о Восточной Европе, Румынии, и более обширная метафора пространства «на обочине» цивилизации со своим особым — местами довольно жестоким, но при этом магическим и домашним миром.
3.
(Ника Караника)
Утром в день Вознесения Господня после инструктажа на уроке Закона Божьего пастор Лоренц Фабрициус отобрал семь школьниц и отправил их на луг на горе Палтин нарвать ромашек, полевых гвоздик и васильков для праздника — по букету из цветов каждого вида. Выбор пал на двух дочерей Негруце, двух дочерей Августина и трех кузин Глезнара. Девочкам было по восемь, девять и одиннадцать лет. Все они погибли, когда во второй половине дня в часовню Святой Ванелизы, что одиноко стоит на лугу, на краю леса, ударила молния.
В тот год день Медарда* пришелся на Пятидесятницу, но первые хмурые тучи над Медвайей сгустились уже неделей ранее. До этого они обходили горные вершины стороной, но в ту самую среду сразу после полудня вдруг сгрудились и недовольно бурча двинулись в сторону Яблонской поляны.
*В ряде стран центральной и восточной Европы существует примета: если на Медарда (8 июня) идет дождь, то он продолжит лить и последующие 40 дней.
Увидев, что долина внезапно погрузилась в вечернюю сумеречную тьму, прорезаемую молниями толщиной со ствол дерева, а по склонам Палтина понеслись огненные шары и, разбрасывая в стороны слепящие лучи, докатились до первых каменных оград и там разорвались с оглушительным треском, девочки укрылись в полуразрушенной лесной часовне — крыши у часовни не было, только стены. Там-то в них и ударила молния.
Внизу в поселке многие заподозрили неладное, с полей зловеще запахло побитым градом болиголовом, так что дождь еще лил, а люди уже поспешили к лесной часовне. Прибежали Глезнары, Негруце, встревоженные зеваки, была там и фельдшерица Ника Караника.
Августин с женой пришли немного позже. Люди они были суровые, занимались слесарным делом, да и жестянщиков кроме них в деревне не было — жена от мужа не отставала, из-за каких-то дурных новостей работу свою они оставлять не собирались. Их даже не смутило, что в погреб, где ковали железо, проник дурманящий аромат побитого градом лука, петрушки, укропа и чабера. Поначалу муж с женой не хотели даже выходить на улицу, послали Адама, он у них был временно в работниках — паренька только выпустили из колонии, Анатоль Корокдуш и одолжил его Августину, чтобы помочь по-быстрому подготовить крышу под укладку кровли. Однако же и они, обезумев, ринулись к часовне, когда Адам вернулся с известием, что все девочки лежат на каменном полу часовни без движения, а над ними, точно покрывало, колышется облако ледяного пара. Тогда, правда, еще никому в голову не пришло рассмотреть их поближе.
Через окно-то люди видели девочек — те лежали неподвижно среди ромашек и васильков, — но долго не решались к ним подойти. Небольшой крест на вершине фасада расплавился, железо растеклось по стенам и капало на ступени перед входом. Расплавился и замок на дубовой двери, вместе с засовом, и на его месте остался лишь ровный железный шарик. Дверь в итоге пришлось выломать острыми камнями — Августин с женой так и не смогли с ней справиться, хоть и слесари.
Семеро детей лежали на каменном полу, издалека было видно, что жизнь покинула их. Вокруг неподвижных маленьких тел уже сновали жуки-могильщики. Рты девочек оставались приоткрыты, над ними еще дрожали белые облачка пара, но это могли быть только уходящие души, ведь за бескровными губами уже темнела вечная ночь иного мира.
Фельдшерица Ника Караника обошла лежащих детей, потом склонилась над ними и, точно следователь на месте преступления, прикоснулась ко лбу каждой из девочек по очереди. Пока она это делала, из глаз ее на лоб двух девочек — одна была из семьи Негруце, вторая — из Глезнаров — упало по слезинке. Спустя какое-то время девочки вздрогнули, внезапно глубоко вздохнули, начали извиваться, легонько застонали, а затем приподнялись и сели, остальные же дети, в том числе и обе дочери Августина, остались лежать.
Августин принялся уговаривать фельдшерицу, мол, давай, давай еще, но Ника Караника не понимала, чего он хочет.
В смысле, слезы? Может, и так, но у нее только две слезинки и было.
Дочку Негруце вместе с той, что из Глезнаров, забрали в медсанчасть — понаблюдать, двоих детей Августина, Глезнаровых кузин и вторую дочь Негруце доставили в морг.
К вечеру, когда гроза утихла, по настоянию исполняющего обязанности коменданта Хамлицара Никонука, бригадир Анатоль Коркодуш вызвал Нику Каранику в поселковую администрацию.
— Говорят, вы двоих воскресили. Какого черта? Как вам это удалось?
Ника Караника пожала плечами. Ни слова не произнесла, только посмотрела в окно.
— А других почему не захотели воскрешать? — фельдшерица продолжала смотреть в окно, пожимала плечами, как бы говоря: «Сколько смогла, а кто идеальный-то?»
Анатоль Коркодуш отпустил ее со словами:
— У меня такое только раз может случиться. Обещайте, что больше никогда так не будете.
Ника Караника, вероятно, и не поняла даже, о чем ее спрашивают, и откуда это «почему». Как бы то ни было, в ту же ночь кто-то всадил ей нож в спину. Дело было во дворе, между уборной и медпунктом, в полной темноте — ведь после серии ударов молнии вся Верховина осталась без электричества. Лезвие не вошло глубоко, соскользнуло по ребрам, видимо, кончик ножа сломался, вонзившись в кость. Ника Караника шатаясь добрела до комнаты, всю ночь прикладывала к ране деревянную ложку, обмазанную медом, так что к рассвету уже была в состоянии встать. Когда включили электричество, доковыляла до медпункта, посмотреть, как дети пережили ночь. Но девочки уже были мертвы. Их тела были обмотаны проводом, разветвленные его концы с одной стороны вели к лодыжкам девочек, с другой — к шеям, а свободный конец был воткнут в розетку. Тот, кто это сотворил, знал, что делает, и знал, как это работает.
Каждую пятницу утром, прежде чем отправится к барышне Кларе Бурсен, я покупаю у Негруце лангош со сметаной и, поскольку птиц в Яблонской поляне больше нет ни одной, и никто на него не покусится, стучусь к Нике в дверь и оставляю горячую лепешку прямо на подоконнике. Радостно бывает иногда увидеть и саму Нику, вдохнуть ее запах сквозь щели в ставнях, но, если не удается, то я просто иду дальше.
В то утро я заметил у нее на ступеньках застывшие капли крови и как раз пытался не наступить на них, а Ника уже ждала меня у открытого окна, чтобы перекинуться парой слов. Мол, тот факт, что человек существует, — уже достаточная причина оказаться мишенью для ночного нападения. Но приставать с вопросами смысла нет — она ничего не знает. После удара в спину всю ночь занималась тем, что рану себе смазывала. Единственное, в чем Ника могла поклясться, так это в том, что в медсанчасти у постели умертвленных девочек стоял такой же тяжелый металлический запах, какой бывает в помещениях, где работают с железом. Такой запах навечно въедается человеку в одежду и даже в кожу. Куда бы человек ни пошел, повсюду оставит след, и этот след никуда не исчезнет, пока его каким-нибудь сквозняком не унесет.
Кого она могла иметь в виду — тут большого ума было не надо.
Так что, когда Анатоль Коркодуш, сидя перед книгой Эронима Моха и листком бумаги, исписанным именами, попросил меня угадать, на кого — по очень веской причине — падает подозрение, я сразу ему заявил: «Вы себя не утруждайте: Августин с женой.»
Коркодуш кивнул, будто ждал этого ответа. Ну, значит, помогай им бог.
Фото: Fortepan / Piarista Levéltár/Holl Béla
