Лукуса мы с Петером нашли в реформатской церкви в местечке Кишороси. К вечеру вернулись домой с Большого Дуная. Прогуливались по окруженной большими старыми акациями площади перед церковью — в ту пору там еще выпасали гусей. Сегодня на этом месте дом культуры, елки, кусты, детская площадка и здание почты. Старая почта размещалась в таком крохотном домике, что толстый начальник отделения совершенно заполнял маленькое помещение своим животом и письменным столом. Над пузом он до всего мог дотянуться — до единственного телефона, коробки с марками и сдачей, под рукой была печать и перьевая ручка. Почему он не пользовался услугами стенографистки, не знаю. Письма разносила почтальонша Юлишка. Однажды я как раз загорала на берегу Малого Дуная, когда мне пришла телеграмма. Юлишка сверху, с высокого берега прокричала — голос у нее был надтреснуто звенящий: «Я вам телеграмму принесла! Муж ваш в воскресенье с гостями приедет, готовьтесь, человек шесть-восемь!» Вот вам и вся тайна переписки в Ороси. Но в деревне и так никаких тайн не бывает. Все и так бы всё узнали на следующий день, когда приехали бы гости, или, когда я пошла бы в магазин — почему это я вдруг покупаю больше окорочков, обговариваешь же такие вещи, сама бы не сказала, спросили бы. Мы и так всегда знали, сколько мяса покупает на выходные священник местного прихода. Деревня на него даже сердилась, так как семья у него была большая и на субботу-воскресенье приезжали сестры — большие, толстые женщины.

Мы как раз шли мимо гусиного выпаса и тут из открытой двери реформатской церкви — думаю, церковь проветривали — послышалось жалобное мяуканье котенка. Пуританские стены отражали эхо, усиливая звук. Мы заглянули внутрь. Между двумя скамьями примостился совсем крохотный котенок. Как он сюда попал? Кто-то оставил его, чтобы избавиться, или он сам сюда забился, ища спасения? Котенок растерялся. Мы с большим трудом его словили. Боялся. Стоило подойти, сразу отпрыгивал через доски под скамьями.

Взяли на руки, отнесли домой. Петер тогда жил в мансарде дома на берегу Дуная. Забираться туда надо было по крутой деревянной лестнице, больше похожей на приставную, потом надо было пройти через чердачное помещение, которое использовали для хранения всякого хлама, после чего попадали в комнату. Туалет был в саду, не слишком далеко, воду Петер носил из соседского дома, колодца дяди Сабо. (Дядя Сабо умел плести красивые корзины из прутьев, у меня до сих есть сплетенная им корзинка. Умер он четыре года назад. За пару дней до смерти рассказал, где обычно после дождя собирал грибы в огромных количествах.) Котенка выпустили в комнате Петера. Петер поставил перед ним в блюдечке воды и молока, но животное выскочило за дверь и исчезло среди чердачного хлама. Мы растерянно смотрели друг на друга. Так вот помогли.

Потом я пошла домой спать, уже не помню, где я тогда жила. Петер жил в Ороси в шести-семи, а то и в восьми местах, пока не купил участок и не построил деревянный дом. Я, точнее, мы жили только в двух или трех местах. Поначалу — в одном доме с Петером. А семейство Варади — в прекрасной двухэтажной даче на берегу Дуная. (Дом до последнего стоял пустой.)

Петер после всего этого обхаживал Лукуса, точно младенца. Даже уши ему чистил ваткой, смоченной в растительном масле. Они привыкли друг к другу. Котенок превратился в красивого кота. Однажды — как раз на даче у Варади — собралась большая компания. Пони спала на улице, как и Миклош с несколькими гостями. Уж не знаю, почему, мы тогда все как раз жили на втором этаже. Петер обосновался на маленькой уютной кухне с деревянным полом и железной плитой, спал на узенькой лежанке. На этой узкой лежанке я любила прикорнуть на свой манер, когда Петер и Миклош беседовали на кухне. Закрывала лицо большой соломенной шляпой и спала так, что всегда знала, о чем они разговаривают — если мне было интересно, бросала реплику из-под шляпы. На этой лежанке и спал Петер в ту ночь. Лукус постоянно гнездился у него на шее, кухню выстудило — зима была холодная, Дунай замерз, паром не ходил. Петеру надоело, что Лукус не дает ему спать — схватил кота и в сердцах выкинул с лежанки. Лукус угодил прямиком в ведро с грязной водой. Петер вскочил, вытащил Лукуса из ведра, обмыл водой из чистого ведра, высушил, завернул в кухонные тряпки, забрал обратно в постель. Утром у нас не было воды для чая. Там тоже надо было носить воду от соседей — через сад, по лестницам, довольно далеко. Была еще проточная вода, но в колодце не работал электромотор, точнее, работал, только мы не знали, как он работает. Петер всегда так обращался с животными. Умел с ними поладить, баловал их, они становились ему друзьями. И при этом оставил Угу — взятого им товарища нашего Черного пса — морозным январским утром в Леаньфалу, в чужом дворе. Бросил. Однажды, когда я об этом упомянула, сказал мне: «Пожалуйста, не надо. Не делайте мне больно.»