Антал Серб
Путник и лунный свет
Перевод Оксаны Якименко
Антал Серб
(1901-1945)
«Путник и лунный свет» — один из самых загадочных и парадоксально популярных венгерских романов ХХ века.
В основе романа и личные впечатления от путешествия автора в Италию, и глубокое знание современных ему литературных тенденций (Серб — автор фундаментальной «Истории мировой литературы» и массы статей об англосаксонской литературе и теории романа), и пронзительное понимание момента, точно ухваченный Zeitgeist. Мир, увиденный глазами туриста — отчужденного и, одновременно, вовлеченного в происходящее. Стиль изложения, обстановка, манера героев изъясняться напоминают то Ремарка, то Дафну ДюМорье, можно провести параллели и с Генри Джеймсом и с Лоренсом Дарреллом. В то же время, в романе ощущается явное влияние текстов Кокто и Андре Жида. «Путник и лунный свет» — один из немногих венгерских романов, который переводился на основные европейские языки по несколько раз.
Отрывок из эссе Омри Ронена «Мертвецы»
(Звезда, 2005, № 9)
Перечитывая сейчас роман Серба «Путник и лунный свет» (1937), в котором любовь к Европе призраков и безнадежный порыв героя к нездешнему из будничного мира свадебного путешествия в Италию смешаны с авторским предчувствием ранней и страшной смерти, я стремлюсь связать судьбу и смерть Роберта Хецрона и свою уже истончившуюся и почти прозрачную «меж розовых пальцев зари» жизнь с лейтмотивом этой книги, архаической фалискской надписью на патере: "FOIED VINOM PIPAFO CRA CAREFO" («Сегодня вино буду пить, завтра не станет»). Мы любили повторять эти слова за чашей, когда были молоды.
Антал Серб погиб как еврей в венгерской трудармии. Ему еще не исполнилось сорока четырех лет. Среди нескольких пользующихся большой популярностью книг по истории литературы, которые он написал, одна называется «Будни и чудеса».
В его романе о путешествии при лучах месяца легионы крыс бегают под мертвыми камнями храма на Яникуле, а цыганка предупреждает героя: «Берегись женщины, мой бедный господин!»
«Надо остаться в живых. Жить будет и он, как крысы среди развалин. Но все-таки жить. А если человек жив, то всегда еще что-нибудь может случиться».
Антал Серб погиб как еврей в венгерской трудармии. Ему еще не исполнилось сорока четырех лет. Среди нескольких пользующихся большой популярностью книг по истории литературы, которые он написал, одна называется «Будни и чудеса».
В его романе о путешествии при лучах месяца легионы крыс бегают под мертвыми камнями храма на Яникуле, а цыганка предупреждает героя: «Берегись женщины, мой бедный господин!»
«Надо остаться в живых. Жить будет и он, как крысы среди развалин. Но все-таки жить. А если человек жив, то всегда еще что-нибудь может случиться».
Краткое содержание
Герой романа Михай едет в свадебное путешествие в Италию. Во время ночной прогулки по Венеции он вдруг, странным образом, ощущает себя дома. Наутро он не в состоянии объяснить жене, Эржи, где был ночью. Через несколько дней в Равенне Михай случайно сталкивается с другом юности, который обвиняет его в том, что тот забыл свое прошлое и друзей. В порыве откровения Михай раскрывает перед женой тайны своего прошлого. Важное место в нем занимают брат и сестра Ульпиусы, Тамаш и Ева, увлеченные странными играми. Михай, а затем и еще двое юношей тоже получают роли в этих играх, ведомые Тамашем. Все молодые люди, включая Тамаша влюблены в Еву, но отец выдает ее за богатого предпринимателя. Перед свадьбой Ева с братом отправляются в Германию, где Тамаш гибнет.
Однако на этом «тайны прошлого» не заканчиваются. Уже во Флоренции Михай получает письмо от бывшего мужа Эржи. Несмотря на покровительственный тон, письмо наталкивает Михая на мысль, что он, возможно, не лучший муж для Эржи, и по дороге в Рим Михай «сбегает» от жены. Невольный побег приводит Михая к еще одному другу молодости из «кружка Ульпиусов», Эрвину, который стал монахом. Эрвин советует Михаю вернуться к жене, но та уже уехала в Париж. События развиваются с головокружительной скоростью: Михай воссоединяется с Эржи, но ненадолго, на сцене появляется Ева, выясняются подробности смерти ее брата, Михай, изнуренный эмоционально и духовно, близок к самоубийству, Эржи чуть не становится наложницей торговца опиумом, однако все разрешается если не к счастью героев, то к их относительному покою.
Однако на этом «тайны прошлого» не заканчиваются. Уже во Флоренции Михай получает письмо от бывшего мужа Эржи. Несмотря на покровительственный тон, письмо наталкивает Михая на мысль, что он, возможно, не лучший муж для Эржи, и по дороге в Рим Михай «сбегает» от жены. Невольный побег приводит Михая к еще одному другу молодости из «кружка Ульпиусов», Эрвину, который стал монахом. Эрвин советует Михаю вернуться к жене, но та уже уехала в Париж. События развиваются с головокружительной скоростью: Михай воссоединяется с Эржи, но ненадолго, на сцене появляется Ева, выясняются подробности смерти ее брата, Михай, изнуренный эмоционально и духовно, близок к самоубийству, Эржи чуть не становится наложницей торговца опиумом, однако все разрешается если не к счастью героев, то к их относительному покою.
Отрывок из первой части
«Свадебное путешествие»
Пока ехали поездом, проблем не было. Начались они в Венеции, с ее узкими переулками.
Михай обратил внимание на переулки слева и справа уже в тот момент, когда они отплыли на катере от вокзала в город и свернули с Большого канала, чтобы поскорей добраться до гостиницы. Хотя тогда воображением Михая целиком завладели привычные венецианские достопримечательности: вода между домами, гондолы, лагуна и кирпично-розовая гармония города, и переулки не успели его особенно заинтересовать. В свои тридцать шесть лет Михай впервые оказался в Италии – в свадебном путешествии.
За долгие годы странствий ему многое пришлось испытать. Михай провел несколько лет в Англии и Франции, но в Италии до сих пор не бывал – чувствовал, что время еще не пришло. Он не был к ней готов, откладывая эту страну на потом, на взрослую жизнь, как и обзаведение потомством, и даже втайне боялся ее – как боялся яркого солнца, запаха цветов и слишком красивых женщин.
Если бы не свадьба и не стремление начать супружескую жизнь с правильного итальянского медового месяца, он бы, наверное, до самой смерти откладывал поездку. Да и теперь все получилось так, что он приехал как бы и не в Италию, а в свадебное путешествие, а это совсем другое дело. Раз стал мужем, значит, уже можно. Опасность по имени Италия больше не угрожает – так рассуждал Михай.
Первые дни прошли спокойно: радости медового месяца перемежались ненавязчивыми экскурсиями. Как пристало исключительно интеллигентным и крайне самокритичным людям, Михай и Эржи старались найти золотую середину между снобизмом и дурным тоном. Молодожены не изнуряли себя, выполняя все указания модного путеводителя, но еще меньше хотели оказаться среди тех, кто по возвращении хвастливо заявляет: «Музеи… ну, по музеям мы, конечно, не ходили,» – и при этом с гордостью смотрит на вторую половину.
В один из вечеров новоиспеченные супруги посетили театр. После представления, в отеле у Михая возникло сильное желание еще выпить. Чего конкретно, он не знал – хотелось какого-нибудь сладкого вина, на память пришел характерный классический вкус Самосского, вспомнилось, как он часто попивал его в Париже, в маленьком кафе в доме номер семь по рю де Пти Шан. Венеция – это же считай Греция, тут наверняка можно найти Самосского или темного сладкого Мавродафне. В итальянских винах Михай пока не очень разбирался. Он отослал Эржи наверх, пообещав скоро присоединиться, только выпьет чего-нибудь, один бокал, честно – эти слова Михай произнес с серьезным видом, когда Эржи, как и полагается молодой жене, с такой же деланной серьезностью решила предостеречь его от невоздержанных возлияний.
Гостиница находилась на берегу Большого канала, но Михай свернул в сторону, в переулки, отходящие от улицы Фредзерия. Даже в столь поздний час здесь было полно венецианцев: толпы местных передвигались колоннами по отдельным улочкам, точно муравьи, пересекающие садовую тропинку; соседние же переулки оставались при этом пустынными. Михай решил следовать муравьиной тропой, предположив, что барам и распивочным положено располагаться вдоль привычных маршрутов, а не в сомнительной темноте пустынных закоулков. И действительно, заведений, где подавали вино, тут было немало, но ни одно из них Михаю не приглянулось. В каждом он обнаруживал какой-нибудь изъян. В одном посетители выглядели слишком элегантно, в другом – слишком просто, и ни один из баров не вызывал ассоциаций с нужным напитком. У вожделенного нектара был иной, не столь явный, особый вкус. Постепенно Михай пришел к мысли, что такое вино определенно подают в Венеции в одном-единственно месте, и это место он должен найти, повинуясь собсвенному инстинкту. Так он и очутился в паутине переулков.
Неширокие улочки разветвлялись, делясь на тесные проходы. По мере движения эти улицы становились все уже и темнее. Раскинув руки в стороны, Михай уже мог одновременно дотронуться до стоящих друг напротив друга молчаливых домов с большими окнами, где, как ему казалось, таинственно бурлила итальянская жизнь. Так близко, что идти по этим улицам ночью казалось почти неприличным.
Что за странное упоение и экстаз охватили его в глубине этих переулков, отчего он вдруг ощутил себя путником, вернувшимся, наконец, домой? О чем-то подобном мог мечтать ребенок – ребенок, привыкший жить в большом доме с садом, но опасающийся больших пространств, или же подросток, которому хотелось бы обитать в таком же тесном месте, где каждая четвертинка квадратного метра обладает особым смыслом: десять шагов – и ты уже вернулся домой, за ветхим столом пролетают десятилетия, целые жизни протекают в кресле; хотя откуда нам знать.
Михай плутал от переулка к переулку, пока не заметил, что уже рассвело, а сам он находится на другом конце города, на Новой пристани, откуда виден был Остров Мертвых и другие таинственные острова, в том числе и остров Сан Франческо дель Дезерто, где когда-то было поселение прокаженных, и, совсем уж вдалеке маячили дома острова Мурано. Здесь жили небогатые венецианцы, блага, получаемые от туризма, до них почти не доходили. Тут же была и больница, отсюда отправлялись гондолы на Остров Мертвых. Кое-кто из обитателей этого района уже проснулся и собирался на работу; мир казался таким бесконечно мрачным, каким он бывает, если не спал всю ночь. Михай нашел на берегу гондольера, и тот отвез его в гостиницу.
Эржи уже вся извелась от беспокойства и усталости. В половине второго ночи она, наконец, сообразила: каким бы странным город ни казался, в полицию, без сомнения, можно позвонить и в Венеции. Что и было проделано при содействии ночного портье, естественно без какого-либо результата.
Михай по-прежнему находился в сомнамбулическом состоянии. Невероятная усталость мешала ему внятно отвечать на вопросы жены.
— Переулки, — повторял он, — надо же было хоть раз побродить по переулкам ночью, так положено, другие тоже так делают.
— Но почему ты мне не сказал? И почему меня с собой не взял?
Михай не нашелся, что ответить, забрался в кровать, изобразив на лице обиду, и с горьким чувством заснул.
— Вот он брак, во всей красе, — думал он, — неужели она настолько не понимает, неужели все объяснения напрасны? Хотя, я и сам не понимаю.
И еще один отрывок, в котором Михай встречается с давним знакомым
Вечером они прибыли в Равенну. Наутро Михай проснулся рано, оделся и ушел. Знаменитые византийские мозаики, главную достопримечательность Равенны хотелось посмотреть в одиночестве – он уже понял, что это, как и многое другое, он не может разделить с Эржи. Жена обладала куда более глубокими познаниями в области истории искусств и оказалась более восприимчивой, к тому же, она уже бывала в Италии раньше, так что Михай, как правило, доверял ей выбирать, что смотреть и что думать, когда смотришь. Сам Михай картинами интересовался редко – если одна из тысячи и привлекала его внимание, то это всегда происходило случайно, как удар молнии. Но равеннские мозаики другое дело… это был памятник личному прошлому.
Когда-то они рассматривали их все вместе в большой французской книге – с Эрвином, Тамашем Ульпиусом и младшей сестрой Тамаша Евой дома у Ульпиусов, - взволнованные, охваченные необъяснимым страхом. Дело было в рождественскую ночь. В соседней комнате отец Тамаша в одиночестве мерял шагами огромное пространство. Дети рассматривали картинки, опершись локтями на стол, и золото мозаик било в глаза неведомым светом, точно из шахты. Что-то в этих византийских картинах пробудило в их душах дремавший в самой глубине ужас. Без пятнадцати двенадцать все надели пальто и в оцепенении отправились на рождественскую мессу. Ева тогда упала в обморок – единственный раз, когда у нее отказали нервы. После случившегося Равенна на месяц стала для них синонимом смутного страха, а для Михая оставалась его символом по сей день.
Весь этот тягостный месяц вернулся теперь к нему, пока он стоял в церкви Сан Витале, перед волшебной мозаикой с преобладанием светло-зеленых тонов. Юность встрепенулась в нем с такой силой, что закружилась голова, и пришлось опереться на одну из колонн. Но это длилось лишь мгновение, после чего Михай снова превратился в серьезного мужчину.
Остальные мозаики его уже не интересовали. Михай вернулся в гостиницу, дождался, пока Эржи соберется, а затем они вместе, как полагается осмотрели и обсудили все достопримечательности. Михай, естественно, не признался, что утром успел побывать в Сан Витале, проскользнул в церковь стыдливо, словно боясь выдать себя, и, дабы компенсировать утреннее потрясение, заявил, что все это не так уж и интересно.
Вечером следующего дня супруги сидели за столиком перед одним из кафе на небольшой площади. Эржи ела мороженое, Михай дегустировал какой-то незнакомый ему горький напиток. Вкус ему не понравился, и он ломал голову, чем бы его запить.
— Какой мерзкий запах, — произнесла Эржи. — Куда ни пойдешь в этом городе, везде эта вонь. Прямо газовая атака.
— Ничего удивительного, — отозвался Михай. — Этот город пахнет трупами. Равенна — город упадка, она постоянно деградирует, и так тысячу лет. Вот и в путеводителе написано: Равенна пережила три золотых века, последний — в восьмом веке нашей эры.
— Вечно ты, глупыш, о трупах, да о трупном запахе думаешь, — улыбнулась Эржи. — А ведь эта вонь как раз от жизни, от достатка: пахнет от завода химических удобрений, он всю Равенну кормит.
— Равенна кормится за счет удобрений? Город, где похоронены Данте и Теодорих Великий, город, по сравнению с которым сама Венеция — жалкий выскочка?
— Так оно и есть.
— Свинство.
В эту же минуту пьяццу огласил громкий рокот мотоцикла, и владелец – мужчина в очках, с ног до головы экипированный, как положено, соскочил с него, словно с лошади. Мотоциклист оглянулся, увидел Михая с женой и направился прямиком к их столику, придерживая мотоцикл рядом, словно скакуна. Дойдя до супругов, он приподнял очки, точно забрало у шлема и произнес:
— Привет, Михай. Я тебя искал.
К своему величайшему удивлению Михай узнал в мотоциклисте Яноша Сепетнеки. От неожиданности он смог лишь спросить:
— Откуда ты знаешь, что я здесь?
— В Венеции в гостинице сказали, что ты уехал в Равенну. А где может находиться человек в Равенне после ужина как не на центральной площади? Поверь, это было несложно. Я сюда прямо из Венеции примчался. Но теперь, пожалуй, присяду.
— Дай я тебя, это… жене представлю, — занервничал Михай. — Эржи, познакомься, это Янош Сепетнеки, мой одноклассник, я тебе о нем, кажется, еще не рассказывал, — на этих словах он сильно покраснел.
Янош с нескрываемой антипатией оглядел Эржи с ног до головы, поклонился, пожал ей руку и с этого момента перестал замечать ее присутствие, сел, не проронив ни слова, только заказал себе лимонаду.
Через какое-то время Михай, наконец, не выдержал:
— Признавайся, ты ведь зачем-то искал меня в Италии.
— Все расскажу. Главное — хотел тебя повидать, мне рассказали, что ты женился.
— Я думал, ты все еще сердишься на меня, — признался Михай. — Последний раз мы виделись в Лондоне, в венгерском посольстве, ты тогда вышел из зала. Но, конечно, теперь тебе не на что сердится, — продолжил он, видя, что Янош не отвечает. — Люди остепеняются. Всякий человек взрослеет и постепенно забывает, за что сердился на кого-то на протяжении десятков лет.
— Ты так говоришь, будто знаешь, за что я на тебя рассердился.
— Конечно, знаю, — сказал Михай и снова покраснел.
— Если знаешь — скажи, — воинственно начал Сепетнеки.
— Не хочу тут… при жене.
— Меня это не смущает. Скажи, не бойся. По-твоему, почему я хотел с тобой говорить в Лондоне?
— Потому что вспомнил, как подозревал тебя в краже моих золотых часов. Теперь я знаю, кто украл.
— Видишь, какой ты осел. Часы-то украл я.
— Все-таки ты?
— Я.
Эржи и до этого уже беспокойно ерзала на стуле. Лицо и руки Яноша Сепетнеки выдавали в нем человека, способного украсть золотые часы – знание человеческой природы позволило Эржи считать эту информацию, и она нервно прижала к себе сумочку с паспортами и дорожными чеками. Ее крайне удивило и разочаровало то, как обычно осторожный Михай заговорил об истории с часами, но молчание, которое воцарилось после обмена репликами, было просто невыносимым. Эржи поднялась и заявила:
— Пойду в гостиницу. Вам тут есть о чем поговорить…
Михай взглянул на нее и раздраженно произнес:
— Не уходи. Ты теперь моя жена, тебя теперь тоже все касается, — с этими словами он повернулся к Яношу Сепетнеки и рявкнул:
— Ну и почему ты мне тогда в Лондоне не подал руки?
— Ты прекрасно знаешь, почему. Если б не знал, сейчас бы так не злился. Но ты знаешь, что я был прав.
— Перестань говорить загадками.
— Все ты понимаешь: не понять человека, как ты понимал его, не найти тех, кто из-за тебя исчез и кого ты даже искать не стал. Вот почему я на тебя рассердился.
Михай помолчал, потом ответил:
— Но если ты хотел со мной встретиться… мы ведь встретились в Лондоне.
— Да, но это была случайность. Не считается. И потом, тебе прекрасно известно, что речь не обо мне.
— Если речь о других… какой был смысл их искать — все равно бы не нашел.
— Потому и не искал, так? Может, тебе достаточно было руку протянуть. Но теперь у тебя есть еще один шанс. Слушай внимательно. Мне кажется, я нашел Эрвина.
Лицо Михая моментально изменилось. На смену гневу и удивлению пришло радостное любопытство.
— Да ты что! Где он?
— Точно не знаю, но в Италии — в каком-то из монастырей, то ли в Умбрии, то ли в Тоскане. Я видел его в Риме — он шел в процессии с другими монахами. Решил не подходить ближе, не хотел нарушать ритуал. Но от одного знакомого священника я узнал, что эти монахи то ли из умбрского, то ли из тосканского ордена. Это я и хотел тебе сообщить. Раз уж ты здесь, в Италии, мог бы помочь мне в поисках.
— Да. Спасибо. Но не уверен, что смогу помочь. Даже не знаю, как. К тому же мы сейчас в свадебном путешествии, я не могу объехать все монастыри в Умбрии и Тоскане. И потом, захочет ли Эрвин со мной встречаться — не знаю. Хотел бы, давно бы дал знать, где находится. А теперь, Янош, уходи. Надеюсь, еще несколько лет мы с тобой не увидимся.
— И пойду. А жена у тебя очень неприятная.
— Твоего мнения я не спрашивал.
Янош Сепетнеки оседлал свой мотоцикл.
— Допей мой лимонад, — крикнул он и исчез в наступившей темноте.
Фото обложки: Mattis
